Позвольте представить – Ирена Понарошку. Виджей, журналист, телеведущая – это все о ней. Но главное звание этой прекрасной, яркой, энергичной девушки – мама маленького Серафима.

Мы легко и не спеша поговорили с Иреной о прелестях естественных родов, о капризной даме — творче­ской музе, а также о маленьком ребенке внутри каждого папы.

Ирена, у вас такая легкая, можно сказать, несерьезная фамилия. Никогда в жизни она вам не мешала? Не было ситуаций, когда хотелось фамилию посерьезнее?

Пока что я не знаю о тех случаях, когда моя фамилия мне помешала. Может, те самые работодатели, которых она смущает, просто мне не звонят, и я даже не знаю о каких-то упущенных возможностях. Так что — нет, на моей памяти не было такого, чтобы моя фамилия мне мешала.

Вы попали на «MTV» в шестнадцать лет. Сейчас это уже пройденный этап. Глядя со стороны, как оцениваете этот период жизни? Чему научились, что вынесли важного?

История MTV была такая долгая, как хороший любовный роман. Очень яркая в начале и немножко грустная в конце. Сейчас я и все мои коллеги по каналу вспоминаем с ностальгией эту жаркую, страстную пору начала MTV, когда у всех горели глаза, когда нам очень нравилось все это делать практиче­ски бесплатно (улыбается). Было очень весело и круто! И все пытаемся опустить как-то в своих воспоминаниях то время, которое предшествовало закрытию MTV, потому что уже очень сильно поменялась команда, поменялись ценности, настроения. И, в принципе, телеканал умер вовремя, хотя мог бы еще раньше, в общем-то. Как говорят испанцы, с праздника нужно уходить вовремя. Это было уже не MTV. По-моему, так никто и не всплакнул по этому поводу. Каждый из сотрудников, который работал там с самого начала, похоронил его уже давно. Кто-то семь лет назад, как Ольга Шелест и Антон Комолов. Кто-то чуть позже, как Иван Ургант, который ушел пять лет назад. Кто-то, как я, когда родил ребенка. Хоть я и не сразу ушла после этого, но чувствовала уже какую-то свою инородность в этой истории.

В интервью прошлых лет вас часто спрашивали про детей, про то, как вы себе это видите. Где-то вы говорили, что пока вообще никак не представляете, где-то, что цель — родить к тридцати годам. Все-таки, в итоге все было спланировано или случилось спонтанно?

Как-то все само собой произошло оптимальным образом. Вообще, у меня есть ощущение, что за мной сверху не только наблюдают, но еще и помогают. Все само собой происходит. Думаю, что и дальше уже все решено тоже в той или иной мере. Мне остается спокойно плыть по течению. Я в большей мере, в принципе, фаталист. И когда меня спрашивают, когда у меня будет следующий ребенок, я говорю, что он точно будет, но когда — неизвестно.

А как вы воспитываете Серафима? Есть какая-то договоренность в семье? Делитесь на плохого-хорошего полицейского или наоборот, солидарны друг с другом?

Ну, по идее, мы, конечно, договорились о том, что у нас будет единая концепция. Если мама говорит «нет», то и папа говорит «нет». Но так бывает не всегда (смеется). Например, я недолюбливаю роботов, бакуганов, трансформеров и прочую нечисть, а папа Серафима регулярно все это в дом несет. И вот на этой почве у нас возникает конфликт. Мне хочется воспитывать сына на зверушках: Винни-Пухах, Чебурашках и так далее, а папа приносит какие-то огромные бластеры, турбопулеметы и дом превращается в оружейный склад или межпланетную станцию.

Может папа Серафима и для себя тоже покупает эти игрушки?

Да-да! А он говорит, что ему в детстве родители не купили игру «За рулем» и он до сих пор очень сильно по этому поводу переживает, чувствует себя обделенным. Муж с удовольствием играет во все эти безумные автоматы, стреляющие руки айронменов, шпионские часы, летающие на пультах управления вертолеты. Поэтому да, во многом папа и себя радует. Ему нравится зайти в магазин и купить там все! (смеется).

А бабушки-дедушки участвуют в процессе воспитания?

Да, участвуют. И, слава богу, они достаточно строги с Серафимом. Хотя бы не балуют его. У них он узнал, например, что это такое — мыть полы в два года. С бабушкой он убирается, регулярно собирает игрушки и вообще, он живет там по правилам «Строгость, послушание и дисциплина».

Вы еще и пишущий журналист. Семья и рождение ребенка на ваш творче­ский стиль, как писателя, повлияли? Или на интересы, на то, о чем хочется писать? Что интересует, чем хочется поделиться?

У нас на MTV один режиссер всегда шутил, что как только девушка беременеет, сразу приносит концепт программы для мам, о детях и так далее (улыбается). Я тоже почувствовала это на себе. Конечно, родив и погрузившись в мир газоотводных трубочек и молокоотсосов, у тебя возникает желание говорить и писать только об этом. Тебе кажется, что весь мир крутится только вокруг младенче­ского диатеза и пищевой аллергии. И, конечно, сейчас я часто пишу об этом и в интернете получаю огромный отклик именно на эту тему! Я заметила, что молодые мамы, оказавшись взаперти дома, получают в интернете то самое окно в мир, некую возможность все обсудить с подругами по счастью. И мне это очень приятно! Очень помогает и бодрит. Потому что узнать, что кому-то так же, как тебе — бесценно! (смеется).

Не зовут в новые издания в этом, детском, направлении?

Только что писала комментарий для книги «Путешествие с ребенком», которая выпускается издательством «Эксмо». Возможно, у нас с ними будет какой-то совместный проект. Но для того, чтобы прямо написать книгу или стать редактором детского журнала, мне, кажется, надо родить еще пару детей (улыбается).

А для мужчин не стало сложнее писать? В том же журнале «Максим».

Нет, вы знаете, для мужчин по-прежнему пишу с удовольствием! (смеется). Все как-то лояльно перенесли мой период лактации длиной в полтора года, терпеливо. И вроде не было жалоб на каче­ство материалов и правок больше, чем прежде, тоже не стало. Все нормально, слава богу!

То есть себя, как отдельную творческую единицу, вы сохранили? Вы делите себя на Ирену-мать и Ирену-творца?

Моя муза — женщина ночная, сова. Она приходит ко мне только когда ребенок спит. И никогда у меня не получалось написать текст, качая коляску одной рукой и мешая кашу другой. Мне нужно, чтобы все спали: и муж, и ребенок, и телевизор чтобы был выключен, и город чтобы утих. Вот тогда только меня начинают посещать какие-то творче­ские идеи. Поэтому, видимо, ночью просыпается мое прежнее творче­ское начало, а Ирена-мама засыпает на это время.

С мужем нет разговоров о том, чтобы вам вообще оставить карьеру и заниматься только семьей?

Нет! Наш папа вообще очень рад, что я работаю! У него, видимо, до этого было несколько неработающих девушек и он знает, что это самое худшее на свете, когда девушке нечем заниматься! (смеется). Поэтому, когда Серафиму было два месяца и я начала потихоньку сходить с ума в этом прекрасном пеленочном плену, он сказал: «Иреночка, мне кажется, вам пора на работу уже пойти. Давай мы найдем вам няню, будете вместе с Серафимом ездить. Няня будет гулять вокруг офиса, вы будете кормить его, все будет хорошо!» Действительно, всем полегчало, как только я вышла опять на работу. Это было раз в неделю на два часа, но и то, сделать макияж на съемки и прическу в этом материнском угаре дорогого стоит! Помню, что до рождения ребенка делала укладку два-три раза в неделю: то на съемку, то просто так, потому что нечего делать. Когда родился ребенок, я даже в душ, по-моему, перестала ходить и зубы чистить. Он плакал все время! Серафим у нас буйным, энергоемким малышом был с самого начала. Я реально не могла даже в ванну от него отойти. Так что поехать на съемки — это было просто праздником!

На кого он больше похож?

Он родился похожим на своего папу, а сейчас не похож ни на кого. Тем более, он блондин, а у нас блондинов в роду нет! (смеется). Ни у папы, ни у меня!

Вопросов не возникает?

Ну, у папы, конечно, возникают вопросы (улыбается), но он настолько чувствует свою внутреннюю связь с ним, что эти вопросы остаются просто в такой юмористиче­ской сфере.

Ирена, а каким вы сами были ребенком? Послушным, баловным?

По-моему, я была очень дисциплинированным ребенком. Я точно помню, как я из-под шкафа доставала чемоданчик с игрушками, играла около этого чемоданчика, далеко не отходя, потом складывала все обратно и задвигала на место. И вообще, не помню такого, чтобы я досаждала родителям до подросткового возраста. Ну а потом, конечно, пришли четырнадцать лет…

Я помню, у меня было главным желанием врезать замок в дверь своей комнаты. Так что я морально готовлюсь к сложным временам. И с Серафимом, и следующими детьми.

Вы бунтовали?

Ну да! Помню, волосы отрезала длиннющие… Причем мама почти во всем была права! Но эта потребность бунта была почти физиологиче­ская. Не знаю, наверное, это такой психологиче­ский этап, когда кажется, что никто ничего не знает, ничего не понимает. Что ты точно знаешь как любить, как страдать, как жить, как веселиться, как тусоваться. Я делала столько глупых и порой опасных для жизни вещей, что можно сказать: Бог спас меня… Много раз. Мне, конечно, не хотелось бы, чтобы мой ребенок совершал такие же глупости.

Когда вы вынашивали Серафима, ходили на какие-то курсы, читали специальную литературу о беременности, о родах? Или все по наитию?

Так сложилось, что у меня к этому моменту был круг общения из мам, которые являются сторонницами естественных родов. Я уже настолько подробно вникла в этот вопрос, что, в общем-то, определилась к моменту рождения сына, что буду рожать дома, естественным путем, и я знала про это все. Ко мне акушерка приходила домой, я задавала ей все вопросы, какие у меня были. Пересмотрела все ролики на YouTube и про больничные роды, и про домашние.

В принципе, я прекрасно знала, что со мной происходит и ни один из моментов меня не удивил. Удивило меня только то, что это достаточно быстро заканчивается, все-таки. То есть, когда это все случилось, и я уже перешла из ванны в постель, сказала: «И что, и все?! Я так еще могу!» (улыбается). Хотя, конечно, в какой-то момент адской боли были и вопросы, типа: «А нельзя ли все это отложить и перенести на пару дней?» (смеется). Потом, когда моя подруга, которая шла следующей за мной в очереди за ребенком, спросила, к чему готовиться, я честно сказала: «Будь готова к тому, что очень-очень больно будет точно!» И она потом, когда родила тоже дома, сказала мне большое спасибо за то, что услышала правду и хотя бы была к этому готова морально. По ее рассказам, она все время думала: «Интересно, а это уже сейчас очень-очень больно или будет еще больнее?!» (смеется). Так что всем, кто еще не рожал, мой совет — не бояться! Не обязательно это будет самым худшим воспоминанием в вашей жизни, а, возможно, и лучшим, как у меня, например. Я с удовольствием смакую эту ночь в памяти, и мне очень приятно вспоминать, как это все было. Это действительно один из самых волшебных моментов в моей жизни. Не только тот момент, когда ребенок появился и закричал, а вот все в целом. Мне показалось, что это какое-то волшебство!

То есть на фоне всего этого воспоминание о боли вообще уходит?

Ну, нет. Я помню, что было больно. Знаю, что будет больно в следующий раз. Я не делала никакое обезболивание, но при этом момент самой жесткой боли вспоминается как в тумане, в дымке. Совершенно очевидно, что организм женщины сам выбрасывает в мозг какой-то обезболивающий гормон, потому что на трезвую голову выдержать это действительно сложно. Организм женщины сам помогает ей справиться с ощущениями. Мне очень понравилась эта механика, физиология этого процесса. Но это касается здоровых женщин, я сразу говорю! У которых все хорошо с беременностью, которые уверены в себе и готовы. Мне показалось, что это очень продумано. Такой естественный, волшебный, физиологиче­ский процесс, который может произойти очень благополучно, светло и радостно!

Аж родить захотелось! Уже не так страшно! (смеются). Что можете пожелать молодым мамам?

Недавно в одной социальной сети мама двойни написала мне такую фразу: «Мама двойни — как ковбой: либо быстрый, либо мертвый!» (смеется). Вот я желаю всем мамам не только двойни, но и единственного ребенка, и тройни, быть быстрыми, энергичными и успевать получать от этого процесса удовольствие! Иногда это бывает непросто, но нужно во всей этой педиатриче­ской гонке не забывать о том, что это, все-таки, радость и счастье. Ловить эти моменты, смаковать и наслаждаться ими!